Жить словом живым

Размещено Авг 6, 2021 в Статьи | 0 комментариев

Литургическое слово – это, прежде всего, слово молитвы, язык общения человека с Богом. Попробуем разобраться как понимал феномен литургической молитвы один из самых выдающихся носителей святоотеческого предания, ученик преподобного Силуана Афонского архимандрит Софроний (Сахаров).

Архимандрит Софроний считал чрезвычайно важным для каждого христианина, а особенно для священнослужителя, жить Божественную Литургию. Понятие жить для отца Софрония означает, прежде всего, подлинное соучастие: человек онтологически соединяется с тем, что он живет, и это единение преображает все его бытие.Вся жизнь христианина должна быть литургичной – наши мысли, чувства, все наши действия – от глубинных и метафизических до самых что ни на есть прозаических, бытовых – должны быть пронизаны Литургией.

В одной из бесед с насельниками Свято-Иоанно-Предтеченского монастыря старец Софроний говорил: «Когда мы во всем ограничиваемся, от всего отказываемся и хотим слышать только имя Бога, Его слова, Его заповеди, призывать Его, быть с Ним связанными всем существом, тогда всякое дело становится литургическим актом великого значения. И так каждый – и каждая сестра, и каждый из отцов – пусть не думает, что он занят ничтожным делом, скажем, когда надо посеять картошку, посеять бобы, поливать их и так далее, торопиться, уставать… Что бы вы ни делали – все делается для созидания храма и для Литургии» (Софроний (Сахаров), архимандрит. Духовные беседы. Ч. 2). В другом месте отец Софроний поясняет: «Всей нашей жизни дает окраску то, что мы избрали как нечто самое главное для нас. Если человек коммерсант, банкир или фабрикант, все, что он ни делает, он все время фабрикант-бизнесмен. Есть люди ученые, артисты: все, что они ни делают, это наука или искусство. Так и в монастыре. Если мы отказались от всего прочего и сделали главным предметом – Бога и жизнь с Ним, то всякое дело, которое мы делаем: готовим ли мы на кухне, стрижем траву, печатаем книги, делаем иконы, принимаем гостей, – входит в Божественную Литургию, Литургию как центр нашей жизни. И ничего другого у нас нет» (Там же).

Старец вспоминал: «По-разному в различные периоды давал мне Бог жить Литургию. Но в начале моего монашества был чудный период, продолжавшийся несколько лет: каждый день после Литургии было ощущение Пасхи, победоносной и светоносной! Это тем более странно, что, живя Литургию с ее потрясающим и вместе с тем нежным захватом всего нашего духа в сферу самой Литургии, сам я жил только свое отчаяние» (Софроний (Сахаров), архимандрит. Духовные беседы. Ч. 1). Упомянув об отчаянии, отец Софроний имел в виду то особенное покаянное чувство, во власти которого он был первые годы на Афоне, и о котором он не раз потом говорил со страхом. «Сколько раз душа моя как маленькое беспомощное существо повисала над пропастью в великом страхе… Мой ужас был в том, что после того, как Бог снизошел до меня, я увидел какими язвами я весь поражен. Я осознал себя до конца неспособным к Царству Святого Бога. Я не в силах описывать ту скорбь, которая погружала меня в длительный глубинный плач… Мне бывало тяжко до невыносимости, и я не раз пытался вырваться из Его святых рук (ср.: Ин. 10: 28), но все попытки проваливались, потому что мне некуда было уйти: ничто в мире не влекло меня, не могло удовлетворить мой дух» (Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть).

Кроме того, некоторые братья монастыря были настроены против монаха Софрония. «Это было вызвано тем, что о. Софроний вел замкнутый образ жизни и дорожил минутами одиночества. Свободное от послушаний время некоторые иноки предпочитали проводить в дружеской беседе за чашкой чаю. О. Софроний же после выполнения своих монастырских обязанностей уединялся в келии, где, по его собственным словам, плакал о своем “без-Образии”» (Софроний (Сахаров), архимандрит. Письма в Россию).

И ко всему этому отец Софроний был очень слаб физически: постоянно болел. В письме к Давиду Бальфуру он писал, что ни на что не находит сил, кроме служения Литургии (в то время старец был иеродиаконом Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне). «Остальное время провожу в постели от изнеможения», – признается он. Однако во время служения Литургии он чувствует реальное преображение: отец Софроний иногда испытывал, как «огненная благодать сходит и касается сердца, а иногда с великою силою обновляет всего человека». Причем, когда человек на Литургии действительно уходит в молитву, на задний план отходят все внешние неудобства, связанные, например, с далеким от совершенства пением на клиросе. Так, иеродиакон Софроний писал: «И у нас монахи (замученные непосильными трудами, по причине бедственного материального положения монастыря не очень-то послушны бывают и иногда поют прескверно и торопливо; но это не мешает иеромонаху молиться и совершать в мире Литургию, кроме случаев чрезмерной торопливости» (Софроний (Сахаров), архимандрит. Подвиг богопознания: Письма с Афона (к Д. Бальфуру).

В контексте разговора о молитве отец Софроний пишет: «Мои наблюдения над современными людьми приводят меня к выводу, что наиболее удобно для них молиться в храмах, особенно на Литургии. Литургическая молитва с частым причащением – полнота. Правда, для этого необходимо ее жить и разуметь. Тогда откроется, что Литургия объемлет собою всю жизнь нашу; в ней заключены все планы нашего бытия в его обращенности к Богу» (Подвиг богопознания…).

Однако отец Софроний подчеркивал, что жить Литургию надо всем своим существом, иначе человек легко может впасть в привычку, мертвящую и опустошающую. Необходимо непрестанно возрастать в познании Божием и не допускать, чтобы Литургия превратилась в деталь нашего благочестивого быта. Именно оттого, что она стала «обеднею», был пережит всеми нами глубокий кризис (Письма в Росиию).

Здесь отец Софроний, очевидно, говорит о страшной катастрофе 1917 года, постигшей, казалось бы, непобедимую империю. Православная Россия оказалась колоссом на глиняных ногах. Во многом это произошло потому, что Божественная Литургия превратилась для большинства населения России именно в «деталь благочестивого быта». Литургия перестала быть для людей сердцевиной их бытия и источником познания в жизнь вечную. К несчастью, люди предпочли искать совершенство и полноту бытия не в том, что дал им Господь – Церковь, ее Таинства; прежде всего, Таинство Евхаристии, – а обратили все силы ума и сердца к земному.

Архимандрит Софроний был консерватором в высшем смысле этого слова: он всегда жил и богословствовал в русле святоотеческого Предания. В то же время, ему были близки некоторые литургические идеи Поместного Собора 1917-18-х годов. Так, отец Софроний находил несомненно правильной идею вовлечь народ в более тесное участие в Литургии. Одним из таких путей было чтение тайных молитв вслух. Впрочем, сам старец пошел в этом смысле по-другому пути. «В том месте, где обычно принято читать дополнительные молитвы или прошения на Литургии, то есть после Евангелия, я стал добавлять некоторые прошения и затем молитву, приготовительные к таинству, чтобы помочь предстоящим перед самым важным моментом Литургического канона собраться и внутрь себя, и воедино с иереем». Приведем в качестве примера только одно из таких прошений, написанных старцем: «Отче Благий, Сыне Единородный, Душе Святый, Троица Святая и всезиждительная, непостижимым повелением Твоим призвавшая нас от небытия в жизнь сию, и Тебе Единаго, воистину сущаго Бога познание нам даровавшая, сподоби нас в сей страшный час священнодействия принести Тебе разумное благодарение и непорочное славословие и яви ны достойны воздати Тебе жертву духовную о гресех наших, молим Ти ся, услыши ны и помилуй» (первое прошение первой пятерицы) (Письма в Россию).

«Литургия строится таким образом, чтобы воспроизводить в нашем сознании возможно полнее ДЕЛО Христа на Земле (Ин. 17, 4)», – подчеркивал отец Софроний. По мере служения Литургии священнику должно открываться все более и более это ДЕЛО спасения. «Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе» (Фил. 2, 5). Проникая в неисчерпаемые тайны Литургии, проникаясь ею, мы постепенно будем усваивать дух Христов – именно в этом выражается подлинное усвоение христианином Литургии. «Разделяя со Христом Его Чашу, мы через причащение Тела Его и Крови воспринимаем также и Его Божество, как оно явлено Им на Земле во плоти и как оно вечно пребывает на небесах» (Видеть Бога как Он есть).

Сознание этого высочайшего призвания и дара накладывает на христианина (и особенно на священника) особую ответственность. Принимая Христову Чашу, мы приобщаемся не только Божества Христова, но и Его страданий (ср.: Мф. 20, 22). Страдание является одновременно и благословенным даром и условием самого спасения. «Спасаемся мы в высшем смысле через соучастие в страданиях Христа за нас. Включаясь в жизнь Господа на Земле, мы обретаем Божественную вечность, исполненную любви» (Видеть Бога как Он есть). А любовь Христова в этом мире остается неизбежно страдающей.

И снова старец подчеркивает, что «литургическая молитва – одна из самых тягостных. Мы живем ее в страшном разрыве всего нашего существа». Дело в том, что мир живет своей, далекой от Евангельской истины, жизнью: во мраке неведения, ненависти, опустошенности… «Дух Божий не находит отклика в отчужденных от Бога сердцах, и молитва, как бы отвергнутая людьми, возвращается к молящемуся, нанося ему рану». Иногда от этого может придти уныние, разочарование и даже отчаяние, чувство безнадежности что-либо изменить. Однако необходимо помнить, что эти «упадочные» помыслы исходят от врага нашего спасения. «Защита от сих упадочных мыслей – иметь в памяти Христа, боровшегося против всего мира в Своем одиночестве. Победа неизбежно придет, но не в плане видимой истории Земли. Она, победа, уже неустранимый Факт: «Я победил мир», сказал Господь (Ин. 16, 33)» (Видеть Бога как Он есть).

Здесь отец Софроний затрагивает драматический момент об одиночестве священника – какого рода это одиночество? «Да даст всем нам Дух Святой созерцать Христа, умирающего одиноким, всеми осужденным, никем непонятым. Он умирал ОДИН, по-человечески – позорною смертью; но таким путем Он потряс весь мир, радикально переменил весь ход истории, спас для вечности благой миллиарды людей, облагодетельствовал всю тварь». Об этом должен помнить каждый христианин, и особенно священник: часто одиночество настигает последнего даже среди самых близких по духу людей. «Чем теснее к стопам Христа приблизится христианин, тем меньше спутников он обнаружит вокруг себя». Но на самом деле человек не должен чувствовать себя одиноким, потому что всегда рядом – Христос. «Он не оставит нас одинокими, но разделит с нами могущий выпасть на нашу долю подвиг, «ибо как Сам Он претерпел, быв искушен, то может и искушаемым помочь» (Евр. 2, 18)» (Видеть Бога как Он есть).

Говоря о литургической молитве, отец Софроний часто возвращается к теме о молитве «за всего Адама» – за весь мир. «Господь увлекает нас духом обнимать весь мир, где миллионы людей в каждый данный момент или сокрушены ударами жестокой судьбы, или лежат у дверей смерти и стонами своими призывают помощь Свыше. В меру нашего личного опыта всякого рода страданий мы можем погружаться в безбрежное море людских терзаний и чрез молитву разделять с ними их ужасы, а иногда и радости». Таким образом, молящийся христианин (в первую очередь, это касается священнослужителей и монашествующих) начинает ценить опыт собственных страданий, которые помогают ему понять страдания других людей, молитвенно принять их в свое сердце, разделить их или даже взять на себя, по заповеди Христовой: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13). В то же время, Старец убежден: чтобы быть носителем благодати «царского священства», не обязательно быть клириком. «Внутренняя сущность сего священства в том, чтобы молиться о всем мире, следуя «примеру» (Ин. 13, 15) Самого Господа» (Видеть Бога как Он есть).

«Литургия, в своей совокупности, охватывает не только библейские события, относящиеся к экономии спасения человека, но и вообще космическую жизнь, и даже то, что было до сотворения мира и чего ожидаем, когда Бог будет всяческая во всех (1 Кор. 15, 28); когда времени уже не будет (Откр. 10, 6). К этому переходу из временной последовательности приготовляет нас Божественная Литургия». Земные пространственно-временные законы теряют свою власть, и Литургия становится опытным переживанием Царства Божия уже здесь, в этом мире и этой жизни – «Небо на Земле». Таким образом, не только священник, служащий Литургию, но и люди, от имени которых он служит, учатся жить в двух планах: Божественном и тварном, человеческом. В каждый момент Литургии мы одновременно – вне времени, в вечности, и во времени. Отец Софроний вспоминает в связи с этим время, когда он жил в Афонской пустыни: на Каруле. В то время Старец служил Литургию в полном одиночестве, ему помогал только один монах, который пел на клиросе. И, тем не менее, «ни я, ни тот монах, – свидетельствует отец Софроний, – никогда не испытывали какого бы то ни было недостатка: весь мир был там с нами; мир и Господь; Господь и вечность». По меткому выражению Старца, время Литургии – это и ныне, и присно, и во веки веков (Видеть Бога как Он есть).

Вслед за святителем Иоанном Златоустом [«Итак, веруйте, что и ныне совершается та же вечеря, на которой Сам Он возлежал. Одна от другой ничем не отличается. Нельзя сказать, что эту совершает человек, а ту совершал Христос; напротив, ту и другую совершал и совершает Сам Он» (Святитель Иоанн Златоуст. Толкование на святого Матфея Евангелиста] отец Софроний говорит о единственности и неповторимости Божественной Литургии: «По существу нет иной Литургической Чаши, кроме той единственной, которую принес Сам Господь перед исходом Своим на искупительную жертву. Он один есть воистину Перво-Священник. Его благоволением – Литургия, будучи неповторимою, в веках повторяется… Сионская Горница дивным образом расширяется, чтобы стать доступною все новым и новым поколениям “верующих в Него” (ср.: Ин. 17, 20)» (Видеть Бога как Он есть). И таким образом осуществляется в веках единение верующих во Христе.

В конце жизни старец признался: «Вот странная вещь, действительно: я уже живу в рясе шестьдесят семь лет, и каждый раз Литургия есть нечто новое, единственное! Невозможно привыкнуть к этому» (Духовные беседы. Ч. 2). «Благой промысл Бога допустил меня десятки лет совершать Литургию, – снова говорит отец Софроний, – и каждый раз, в той или иной мере, я чувствовал снисхождение Божие на службу сию» (Видеть Бога как Он есть). Для того, чтобы действительно жить Литургию – жить ею, – необходимо подъять возможный для себя подвиг, к которому старец призывал своих учеников. «Если вы будете небрежными к своему спасению, небрежным станет и Бог. Итак, сохраните должное напряжение монашеское и, главным образом, богослужение литургическое. И разве есть какое-нибудь не-литургическое положение?! Все в нашей жизни – это непрерывная Литургия. Итак, храните эту Литургию» (Духовные беседы. Ч. 2).

 Иеромонах Евстафий (Халиманков)

Просмотры (20)

Оставить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Перейти к верхней панели