Записи сделаны в Ноябрь, 2019

ВДОХНОВЛЕННАЯ СТАРЦЕМ СОФРОНИЕМ Памяти монахини Силуаны (Гуляевой; † 29.06.2017)

Размещено Ноя 25, 2019 в Статьи | 0 комментариев

Наше знакомство с матерью Силуаной было связано с Иерусалимом. Хотя виделись и общались мы и в Бюсси (Франция), где находится Покровский монастырь, в котором она прожила без двух месяцев 25 лет, и в Париже (в соборе на rue Daru), и в Москве. Неисполненными остались планы совместной поездки в Эссекс (Англия) в монастырь отца Софрония (Сахарова) – старца матери Силуаны.

Татьяна (так звали мать Силуану в миру) родилась в год смерти Сталина в Москве, откуда родом была ее русская мать. Ее отец – Лев Овсищер (1919–2007), фронтовик, военный, ученый, «отказник» в течение 16 лет, – был из Белоруссии. В Минске и прошли первые 25 лет жизни будущей монахини вплоть до ее отъезда в Израиль в 1979 году.

В 1970-е советских евреев в некоторые годы выпускали из страны по статье «воссоединение семьи», хотя получить отказ в выезде – стать «отказником» – означало потерю работы и возможности какой бы то ни было карьеры в советском обществе. Мать Татьяны умерла в Минске в 1980 году, отец смог приехать в Израиль только в 1987-м и прожил в Иерусалиме до своей кончины в 2007 году. Лев Овсищер похоронен на древнейшем иерусалимском кладбище на склонах Елеонской горы. Незадолго до смерти он был крещен своей дочерью, постоянно навещавшей его (а затем и его вдову) в Иерусалиме.

Еще в Советском Союзе Татьяна вышла замуж (Гуляева – ее фамилия по мужу), в Израиль приехала вместе с супругом. Однако брак не был долгим. Возможно, что конец семейной жизни стал одной из причин отъезда из Израиля. Впрочем, как-то мать Силуана сказала: «Сейчас Израиль интересный. Вы не представляете, каким это все было в конце 1970-х…»

Крещена она была еще в России и приехала в Израиль православной. Это нас сблизило при нашей первой же встрече в монастыре Бюсси: мне сказали, что здесь есть монахиня из Иерусалима, а ей – что приехал диакон из Иерусалима. Во Франции мать Силуана продолжала жить по израильскому паспорту. Других у нее и не было. Насколько она жила церковной жизнью в свои иерусалимские годы, куда ходила в храм и с кем общалась, неизвестно. По крайней мере никогда потом – даже оказываясь в Иерусалиме – она об этом не вспоминала. Тем не менее в Европе Татьяна оказалась в монастыре.

Возможно, она даже ехала именно в монастырь. 1 сентября 1982 года будущая монахиня Силуана приехала в Покровский монастырь в Бюсси во Франции и осталась там навсегда. Постриг она приняла только через восемь лет – 24 августа 1990 года.

Мы не знаем, с чего начался ее интерес к монашеству. Легко было бы сказать: с неудачного брака – однако неудачные браки далеко не всех приводят в монастырь. Один игумен мне говорил, что человек обычно старается стать таким монахом, каким был тот, кто его вдохновил на этом пути. Уже по ходу жизни в монастыре главным примером для матери Силуаны и ее подлинным духовником стал архимандрит Софроний (Сахаров; 1896–1993) – афонский монах, ученик старца Силуана (отсюда ее имя при постриге), основатель монастыря в Эссексе (Англия). Познакомились они, когда мать Силуана впервые приехала в Эссекс в 1988 году, через несколько лет после поступления в Покровский монастырь послушницей. «Уже через две минуты после нашего разговора отец Софроний стал в моей жизни человеком номер один», – писала мать Силуана в своей небольшой статье о старце[1]. В Эссексе мать Силуана и приняла постриг в 1990 году. Отец Софроний был ее «восприемником» на постриге. На вопрос, почему же она не осталась в монастыре отца Софрония (где есть и мужская, и женская общины), мать Силуана отвечала: «Ну есть же такая добродетель, как верность!»

Вплоть до смерти отца Софрония в 1993 году мать Силуана сохраняла постоянное общение со своим старцем. Она ездила к нему в Англию. Они переписывались. «Отец Софроний был великий человек, – писала мать Силуана, – и отблеск его личности распространялся на всех окружающих его людей. Когда ты попадал в монастырь, то казалось, что он весь состоит из духовных гигантов, казалось, что люди, которые постоянно живут рядом с отцом Софронием, все ему равны… Он в каждом человеке видел Христа и невероятно уважал личность другого человека. Старец поднимал людей на свой уровень, когда люди с ним общались, и все делались великими, исчезала всякая мелочность. Он действительно в каждом человеке видел Христа»[2].

По словам матери Силуаны, «главным в богословии старца было утверждение, которое имело практическое применение: даже если вас одолевают страсти, переносите это как часть общечеловеческой скорби. Не замыкайтесь на этой страсти. Говорите: “Господи, Ты видишь, в каком состоянии мы (не я, а мы) все, помоги!”»[3].

Наверное, в других людях мы видим то, что уже есть – или зреет – в нас самих. И то, как описывает старца Софрония мать Силуана, в чем-то передает и ее собственный духовный портрет. «Я в жизни видела много замкнутых монахов, которые боятся открыть свой путь, – пишет она, – а у отца Софрония этого не было. Это не значит, что он полностью открывал себя. Он предупреждал: закрытость связана с тем, что мы постоянно боимся впасть в ошибку, и так мы отвергаем Духа Святого («а вдруг я сделаю неправильно?»). Так вот, лучше нам впасть в ошибку, чем отвергнуть Духа Святого». Да, сама мать Силуана была удивительно открытым, искренним и любящим человеком. Она не боялась говорить о себе, и – словно в ответ – было не страшно и ей рассказывать о себе, совершенно не скрывая свои трудности и немощи.

Так она писала и о старце: «Отец Софроний был удивительно любящий человек. Я знала: что бы я ни сделала, как бы я себя ни повела – этот человек будет меня любить, и это никак нельзя изменить. С ним не может быть так: очаровался – разочаровался, в настроении – не в настроении, он любил всегда. Полагаю, что каждый, кто знал старца, думал, что именно к нему отец Софроний относится исключительно, по-особенному. Такова была мера его любви: “для всех я стал всем”»[4].

Помимо собственно духовной составляющей для общения важно, наверное, и просто человеческое взаимопонимание, человеческое единство. Так, для матери Силуаны было важно, что «кроме того, что отец Софроний был старец и монах, он, несомненно, был еще и представителем русской интеллигенции начала XX века. Даже его жесты: как он ходил, как он наклонял голову, его интонации, словесные обороты…»[5]. Наверное, чем больше по-человечески общего, тем проще установить и поддерживать контакт с другим человеком.

Но, конечно, важна не только человеческая и культурная близость. «Для монахов главное, – писала мать Силуана, – это отношение старца к Литургии. Как он ее служил – для него это был центр Вселенной. И больше нигде и никогда я не имела такой Литургии, как в Эссексе. Такое впечатление, что на небесах стоишь, все присутствующие участвуют в Литургии, и общее молчание молящихся насыщено каким-то вселенским молчанием. Такого ощущения, переживания я нигде не имела»[6].

Из жизнеописаний отца Софрония мать Силуана больше всего ценила книгу митрополита Навпактского Иерофея (Влахоса) «“Знаю человека во Христе…”. Жизнь и служение старца Софрония, исихаста и богослова». Русский перевод этой книги вышел в Троице-Сергиевой Лавре в 2013 году.

***

За 35 лет монастырской жизни мать Силуана несла самые разные послушания. Она была и на кухне – она замечательно готовила. Я неоднократно оказывался за ее столом, когда она посещала в Иерусалиме свою мачеху, и ел ее борщ на rue Daru, когда там, в соборе, проходили дни, посвященные Покровскому монастырю. Обладавшая замечательным слухом и голосом, она была долгое время регентом хора (потом в русском монастыре на Елеоне она занималась фиксацией их певческой традиции). В последние годы жизни мать Силуана заведовала монастырским архивом. Из работы в архиве вышло несколько книг, посвященных сестрам и игумениям монастыря в Бюсси. История русского женского монашества в XX столетии стала одной из основных тем ее интеллектуальных интересов и исследований.

Книги матери Силуаны о женском монашестве очень интересны. В первую очередь это книги о монахине Таисии (Карцевой; 1896–1995) – агиографе и насельнице Покровского монастыря – и об игумении Евдокии (Куртен; 1895–1977) – первой настоятельнице Покровского монастыря. Незадолго до смерти матери Силуаны ее книга об игумении Евдокии вышла во французском переводе. Если монахиню Таисию мать Силуана еще застала и много с ней общалась, то игумению Евдокию она «знала» лишь по воспоминаниям других сестер, а также по монастырскому архиву.

Изначально мать Евдокия пыталась создать монашескую общину вместе с матерью Марией (Скобцовой), но видение монашества у них было разным. Эта близость с преподобномученицей матерью Марией, прославленной в 2004 году Константинопольским Патриархатом в лике святых, и некоторое отличие от ее опыта активного служения в миру стали важным для более «классической» монашеской общины, устроенной матерью Евдокией в Муазнэ, недалеко от Парижа, а затем переехавшей в Бюсси в 1946 году. Игумения Ольга (Слезкина; 1915–2013), настоятельница Покровского монастыря в 1992–2013 годах, так вспоминала о матери Марии: «У каждого свой путь. Мать Мария – святая, она отдала свою жизнь за других. Она настоящая святая мученица. Но это просто не мой тип человека, и я не думаю, что она была монахиня в том смысле, в каком мы это понимаем. Она говорила: “Вот они делают поклоны, а кому это нужно? Вы думаете, Господу нужны эти поклоны? Да не нужно их”. И так далее. Вы понимаете, у каждого человека может быть своя идея… Такое свободное монашество она признавала, и она твердо верила, что это только единственное монашество, которое может быть. Но ведь у каждого свой путь. У нее этот путь, а у других другой»[7].

Мать Силуана говорила, что если бы в Церкви был сегодня чин диаконисс, то мать Мария приняла бы не постриг, а посвящение в диакониссы. Не просто так и великая княгиня Елизавета Федоровна в начале века ходатайствовала о возвращении чина диаконисс. Но за отсутствием его все называется монашеством. Так, для матери Силуаны, при всей ее открытости, монашество было направлено не на «социальную деятельность». Мать Силуана всю свою монашескую жизнь провела в монастыре и всюду ходила в монашеской одежде, не исключая парижское метро и тель-авивский аэропорт. Но при этом даже не общинная монастырская жизнь была для нее центром монашества – «Бог и душа».

***

Последние годы своей жизни (как минимум пять лет) мать Силуана болела раком – миеломой спинного мозга. Это был третий рак, который у нее был в жизни: первые два были вылечены. В начале своей третьей болезни она еще приезжала в Иерусалим навещать мачеху и побыть в Елеонском монастыре. Потом уже была химиотерапия с регулярными отъездами из монастыря в больницу и жестокие побочные явления болезни. Тем не менее почти до самого конца ее приводили в храм на Литургию в воскресенья и праздники. Последний раз я видел ее примерно за год до смерти – отъезжающей из монастырского двора в больницу на очередную терапию. Как всегда – улыбающуюся. Как потом сказали сестры монастыря: «Мать Силуана никогда не жаловалась».

Преставилась монахиня Силуана 29 июня 2017 года в своем монастыре.

Диакон Александр Занемонец

Книги диакона Александра Занемонца в интернет-магазине «Сретение»

29 июня 2018 г.

[1] «В каждом человеке он видел Христа» // Старец Софроний, ученик преподобного Силуана Афонского. СПб., 2011. С. 220.

[2] Там же. С. 220–221.

[3] Там же. С. 221.

[4] Там же. С. 223.

[5] Там же.

[6] Там же. С. 224.

[7] Занемонец Александр, диакон. К истории паломничеств в Святую Землю из Русского зарубежья в 50–70-х годах XX века. М., 2009. С. 59–60.

Просмотры (97)

Читать далее

НАДЕЕМСЯ НА ПРЕОДОЛЕНИЕ РАЗДЕЛЕНИЯ В ПРАВОСЛАВНОМ МИРЕ

Размещено Ноя 25, 2019 в Новости | 0 комментариев

Митрополит Волоколамский Иларион (Алфеев)

Источник: РИА Новости

Фото: РИА Новости / Виталий Белоусов

Фото: РИА Новости / Виталий Белоусов

Поездка в США председателя отдела внешних церковных связей Московского патриархата митрополита Волоколамского Илариона на этой неделе ознаменовалась его неожиданной встречей с главой Американской архиепископии Константинопольского патриархата митрополитом Элпидофором. Русская Православная Церковь разорвала евхаристическое общение с Константинопольской около года назад в результате легализации патриархом Варфоломеем украинских раскольников, и с тех пор кризис в православном мире только нарастает. О чем беседовали в таких условиях два высокопоставленных иерарха, митрополит Иларион рассказал в эксклюзивном интервью РИА Новости. Беседовала Ольга Липич.

— Владыка, почему именно сейчас Вы решили встретиться с высокопоставленным представителем Константинопольского патриархата в США?

— Я не был инициатором этой встречи. Она состоялась в резиденции Антиохийского архиепископа Америки Иосифа, который любезно пригласил нас обоих на обед. Этому предшествовала посредническая инициатива одного доброго православного христианина — в прошлом канцлера Антиохийской Архиепископии — Чарльза Аджалата, который является организатором моего нынешнего визита в США.

С митрополитом Элпидофором я знаком четверть века. Мы познакомились в Финляндии на православно-лютеранском диалоге, в котором оба участвовали. Он тогда был диаконом, я иеромонахом. С тех пор «много воды утекло». Много было и радостных, и печальных событий в наших отношениях и в отношениях между нашими Церквами. Радостным для меня событием было участие, по его приглашению, в его архиерейской хиротонии. Ну, а печальные события связаны с легализацией украинского раскола, предпринятой патриархом Варфоломеем. Эти события хорошо известны.

— О чем шла речь на вашей встрече с митрополитом Элпидофором?

— Беседуя в резиденции Антиохийского архиепископа в присутствии последнего, мы имели возможность — впервые после решения Константинопольского синода о «даровании автокефалии Украине» и последовавшего за этим решения нашего Синода о прекращении общения с Константинополем — обменяться мнениями о том, что произошло. И о том, что можно было бы сделать в данной ситуации.

— Что же можно сделать? Удалось прийти к какому-то согласию?

— Мы молимся о сохранении единства Православной церкви. И надеемся на то, что возникшее разделение будет преодолено.

— Каким образом?

— Я бы ответил словами Спасителя: «Человекам это невозможно. Богу же все возможно». Святой Дух неоднократно в истории Церкви наставлял её служителей на правильные решения. Верю, что и в наше время это возможно.

— Но видите ли вы предпосылки к преодолению развивающегося кризиса в православном мире?

— Может быть, не случайно, что наша встреча состоялась на следующий день после того, как патриарх Варфоломей объявил о канонизации приснопамятного старца Софрония (Сахарова – прим.ред.). Я близко знал этого святого человека, выдающегося подвижника наших дней, созерцателя Божественного Света, ученика и последователя преподобного Силуана Афонского.

Верю, что отец Софроний молится за дорогую ему Русскую Церковь, которая его взрастила и воспитала, и за церковь Константинопольскую, которая приняла его в своё лоно дважды: сначала — когда он приехал на Афон, а затем — когда, находясь в Англии, он оказался в трудных обстоятельствах. Пусть молитва этого угодника Божия поможет нам сохранить единство святых Божиих Церквей, о котором мы молимся за каждой литургией.

Митрополит Волоколамский Иларион (Алфеев)

Источник: РИА Новости

25 октября 2019 г.

Просмотры (27)

Читать далее

«ТРУДНАЯ» КАНОНИЗАЦИЯ Как преподобный Силуан против воли Бога бегал от славы человеческой

Размещено Ноя 25, 2019 в Статьи | 0 комментариев

Жил на земле человек, муж гигантской силы духа (и тела), имя его Силуан. Среди монахов своей обители ничем особо не выделялся, хотя многие любили его. Жил аскетично. Кушал мало, спал – и того меньше. Работал на мельнице за десятерых, угощал собратию чаем. Был молчалив, но и общаться любил, когда спросят – ответит, а так – смотрит проникновенно своими лучистыми, ясными глазами, и на душе хорошо становится.

В общем, обычный, хороший, даже образцовый святогорский монах. Вот только почему-то особо любил отца Силуана знаменитый сербский епископ Николай (Велимирович), приезжая на Афон, всегда просил его молитв. Заочно почитал старца и владыка Вениамин (Федченков), живший в то время в эмиграции в Париже и хранивший как святыню письма святогорца.

Вообще схимонах Силуан, как ни странно, со многими в Париже переписывался (недавно стало известным, что молодой и еще никому не ведомый врач Андрей Блум начал свой монашеский путь в том числе по благословению старца Силуана)[1]. Писал просто, без обиняков.

«Радуйся, госпожа Надежда, что любит нас грешных Господь. Получил от Вас доллар и его дал молиться за Вас и ваши имена записаны поминать… Скажите Евфимии, рабе Божией, пусть она усердно молится за мужа и несет немощи его. Думаю, что он поправится. Душа моя его много возлюбила… молитесь за меня, чтобы я стяжал Христово смирение и любовь, и тогда будет смерть мила»[2].

Адресат старца – в будущем монахиня Пюхтицкого монастыря Силуана, а в момент получения письма (1937) еще простая мирянка Надежда Андреевна Соболева – уже тогда стремилась к постригу, и вот отец Силуан наставляет: в монастырь пока вход заказан.

«Ваша обязанность воспитать сына и представить его чистым Христу, а когда он будет чист, Дух Святой в нем будет жить, и он будет молитвенник за весь мир, а если потеряет благодать, то будет рыдать, подобно Адаму, выгнанному из рая. Адамовы скорби описать трудно, но кто познал Господа и потерял эту любовь, тот разумеет… “Душа моя, Господи, скорбит по Тебе, что я не вижу Тебя. Как мне не скорбеть. Твой тихий и кроткий, Господи, взор привлек мою душу. Мое сердце возлюбило Тебя”».

Сейчас нам всё это уже знакомо. Весь мир узнал и прочитал записи Преподобного, сделанные неумелой рукой (ведь он ходил в школу лишь «две зимы»), но талантливо обработанные жизнеописателем Старца отцом Софронием (Сахаровым). Там мощным лейтмотивом звучит эта песня всей жизни преподобного Силуана. Но если вдуматься в «свежую» ситуацию переписки… Не слабо… Писать обычной мирской женщине, что ее сын призван быть «молитвенником за весь мир»… Скорбеть, что, Господи, я не вижу Тебя… Видимо, из души этого необычного обычного монаха просто изливалось его состояние, невольно прорываясь в письмах. Настолько, что отец Силуан словно забывал: перед ним обычные, искренне верующие, горячие, но обычные люди… И как когда-то апостол Павел в письмах своим духовным «птенцам» нагромождал сложные словесные конструкции, повторяясь, восклицая, возвращаясь к одной и той же мысли, словно не в силах ею насытиться, – так и русский монах Силуан даже в письме не перестает удивляться и без конца созерцать одно и то же: милосердие своего любимого Господа и Его смирение. Созерцать – и, хотя и радуясь, тосковать по Нему.

«Ждет нас Господь на небе. Будем молиться и благодарить Господа. Он милостив. Много нас грешных любит и ждет нас со святыми к Себе. Надо себя смирить ради Господа, и будем врагов любить… Потерпим скорби ради Бога, а там когда душа увидит Господа и от любви Его все скорби забудет, там и о сыне мы вспомнить не можем – такой Приятный и Кроткий наш Господь. Слезно пишу сии строки Боголюбию Вашему. Схимонах Силуан грешный».

Пишет отец Силуан – и плачет. И, не в силах мудрствовать, рассказывает своей адресатке «на пальцах» всю духовную жизнь.

«Ах, как бы мы знали, как нас Господь любит грешных, дает нам Духа Святого. Им познается Господь и Его любовь, но мы теряем благодать Святого Духа за горделивость, и мучают нас страсти, дурные пороки, но надо с ними бороться, и Господь поможет.

Я хотя Вам и пишу за скорби много, любя Вас, но своих у меня много скорбей. Я в них виноват сам, потому что не научился Христову смирению, а без него теряется благодать Святого Духа и душа скорбит по благодати. Благодатию Христовою душа покойна в боли, а ваши большие скорби. Но они временны. После смерти, если кого Господь сподобит видеть Господа, то он от любви Его не может вспомнить про родных. Такой наш Господь. Пишу, и дух мой радуется милосердию Божию, Славе Его. О сподоби нас, Господи, видеть Тебя во славе красоты Твоей неописанной. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, что так нас много Господь грешных любит. Умер за нас на кресте и дал Духа Святаго Апостолам, но мы теряем Его. Но Господь дал покаяние, и радуется Господь кающемуся грешнику, говорит Святое Писание».

«У меня болит голова 40 лет, и я терплю, знаю, болезнь, она дана мне: да не превозношусь. И понял я: день и ночь надо учиться Христову смирению – и обрящем покой. Если бы люди знали, что такое Христово смирение и кротость и покой, то все бы люди побросали все науки и научились бы кротости и смирению. Кого Дух Святой научил, он желает учиться день и ночь Христову смирению, и того другим желаю я. И меня помяните в молитве, да научусь Христовой кротости, смирению, их желает душа моя. Желаю я сего дара. Кто познал Господа Духом Святым, тот скучает по Нем день и ночь: “Почто Ты оставил Меня, Господи? Душа моя скучает по Тебе день и ночь. Как мне по Тебе не скучать. Твой тихий и кроткий взор привлек душу мою. Я сердцем возлюбил Тебя”. И так, потеряв благодать, и будет скучать, подобно Адаму, выгнанному из Рая. Адам взывал: Господи, скучает душа моя по Тебе, и слезно ищу Тебя. Так и я прошу у всех св. молитв, да научусь Христову смирению, не терять Благодать Св. Духа…

Госпожа Надежда, будь мыслью в Боге и на Него надейся. Он нас грешных много любит и не велит колебаться мыслью, переезжать с места на место без нужды. Будьте покойны в Боге, и все земное забывайте от любви Божией. Он Сам велел Его так любить всей душой и мыслью, чтобы мы забывали земное. Сидите дома и благодарите Господа от всей души. Который за скорби благодарит Бога, у того они малы бывают, потому что душа предалась воле Божией и Дух Божий веселит душу упованием на Бога. Все люди, которые возложили упование на Бога, они покойны в Боге на всяком месте, потому что внутри души веселит их Благодать. Но если кто потерял Ее, то опять ее ищет покаянием, и Господь опять дает. Он нас много любит. Он говорит в Евангелии: “Иду к Отцу Моему и Отцу вашему, иду к Богу Моему и Богу вашему”. Видите, как Он нас много любит. Милости эти слова исполнены, любви и милосердия. Будем помышлять день и ночь, что любит нас грешных Господь и зовет к Себе. “Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы”. А покой в Боге есть забыть все земное, чтобы ум не забыл Любовь, хотя руки и работают, но душа забыть Бога не может, потому что душа возлюбила, и Дух Божий веселит душу. Скорбей земных душа не боится, но боится как бы не потерять любовь Божию, и тогда после потери в душе будет уныние и скорби. Возблагодарим Господа и Его Пречистую Матерь, нашу молитвенницу пред Богом, и будем и святых просить, они в Духе Святом любят нас так, как и Господь, им Господь дал Духа Святаго молиться за нас… Кто порченый, подобно мне, пусть читает больше Евангелие и кается, и милостивый Господь дарит ему прощения и мир душевный.

Слава Богу за все.

Схимонах Силуан, июль 1938 года».

Между тем иноки, жившие рядом с отцом Силуаном, не знали ни о письмах, ни тем более о келейных записях своего собрата. Для большинства из них он был приятным собеседником, хорошим монахом; некоторые, подобно отцу Василию (Кривошеину, впоследствии архиепископу и известному патрологу), ставили его в ряд монастырских старцев «большой духовной жизни»[3]. Однако, по словам одного из заслуженных святогорцев, в молодости хорошо знавшего преподобного Силуана, «о прозорливости его слышно не было»[4]. А ведь в сознании русского православного человека «старец» обязательно «прозорлив» – иначе какой же он старец? Старцев и ищут-то для того, чтобы они тебя просветили своим взглядом, как рентгеном, всю твою жизнь по полочкам разложили и все решения нужные подсказали.Старец Силуан был не таков. И, даже невзначай пересказав человеку всю его жизнь, он не подсказывал заранее известных решений. Он молился. Порой просил молиться других. И говорил только то, что «услышал» от Бога, не пытаясь разобраться в хитросплетениях жизни, мыслей, доводов или контраргументов собеседника. Об этом свидетельствует поразительная история католического священника-иезуита Давида Бальфура, переданная с его слов монахиней Силуаной (Соболевой). Бальфур приехал на Афон, в частности посетил и Свято-Пантелеимонов монастырь, для изучения межконфессиональной полемики из «первоисточников». Итогом стал крутой (хотя и не последний) поворот в его на редкость бурной и богатой событиями жизни.

«Подойдя к монастырю, я вошел в открытые ворота, очутился во дворе и встал, озираясь по сторонам и никого не видя. Но вот открылось окошко, из которого показалась голова старца, спросившего, что нужно страннику. Я ответил, что прошу разрешения игумена ознакомиться с библиотекой. Старец сказал, что спросит благословение у наместника. Возвратившись, он пригласил меня следовать за ним. Провожая меня в библиотеку, он остановился у дверей одной из келий и сказал: “Когда закончите, не зайдете ли ко мне побеседовать?” Я про себя подумал, что заходить не буду: что мне может сказать интересного этот наверняка малограмотный, простой монах? Верно, будет только тянуть в Православие.

Пробыв довольно долго в библиотеке, я на обратном пути все-таки из любопытства решил заглянуть к этому старцу. Он усадил меня на табуреточку, сам сел напротив и, не дожидаясь моих вопросов, начал рассказывать мне всю мою жизнь, с двенадцатилетнего возраста, когда я начал думать о предстоящем мне духовном пути, всю мою борьбу, и не только факты моей жизни, но и все мои помыслы; он восстановил все, даже то, что я сам позабыл.

Эта первая беседа длилась три с половиной часа. Оставаться на ночь в монастыре мне было нельзя, и наступившая темнота заставила меня торопиться, я смог только просить благословения прийти на следующий день. Когда он наступил, я, уже не боясь тяжелого пути, “летел” к старцу. После второй беседы я спросил:

– Что же мне делать? Я чувствую, что не могу уже оставаться католиком.

Старец ответил:

– Молитесь Господу Духу Святому, и Он наставит вас на истину.

– Мне захотелось молиться так, как принято здесь.

– У нас принято, – сказал старец, – молясь о разрешении трудного вопроса, поститься и затвориться на три дня».

Три дня молитвы открыли Бальфуру путь в Православие. Он подумал, что раз уж это решение пришло именно в русской обители, то и служить он должен в Русской Церкви. Но какую юрисдикцию выбрать, ведь в то время эмигрантское церковное сообщество разделилось на целых три ветви (представим себе, каково было разобраться в этом английскому лорду)? Автору этих строк совсем не хотелось бы выступать апологетом одной из сторон в тех давно минувших событиях. Важен и поразителен сам принцип, по которому действовал преподобный Силуан и другие старцы монастыря.

«На этот вопрос старец Силуан… сказал, что не смеет ответить без молитвы, и добавил:

– Попрошу еще двух старцев помолиться со мной об этом.

Через три дня те два старца ответили:

– Мы постриженики митрополита Антония (Храповицкого)[5], по-человечески с ним связаны, любим его и уважаем как отца, но истина не у него, а у митрополита Елевферия[6], которого мы совсем не знаем и о котором ничего не слышали»[7].

Так уж получилось, что о духовных дарах старца Силуана лучше знали «внешние», чем братия его же собственного монастыря. Лишь один из них – иеродиакон Софроний (Сахаров) – разглядел в отце Силуане обладателя высочайшего духовного состояния бесстрастия, совершенного наследника опыта древних отцов пустыни. И – прославил его на весь мир.

Книга «Старец Силуан», приведшая множество людей к православной вере, а некоторых – к монашеству, началась с казуса. Отец Софроний, к тому времени иеромонах, в 1947 году вернулся с Афона в Париж и показал записи Преподобного знаменитому богослову русской эмиграции – Владимиру Николаевичу Лосскому. Тот пожал плечами: и что особенного в этих тетрадках малограмотного, хоть и благочестивого монаха?

И тогда, чтобы растолковать всё значение записей Старца и стоящее за ними духовное состояние, отцу Софронию пришлось написать объемный комментарий, полный философской и богословской лексики, обращенный к таким эрудитам, как Лосский. Этот комментарий вылился в книгу и стал антологией православной аскетики.

Но вот вопрос: хотел ли всей этой мировой известности сам Преподобный?

Схимонах Силуан скончался в 1938 году, и вот тут начинается поистине детективная история тайного почитания его мощей, приведшего в конце концов к официальной канонизации. Предоставим слово схиархимандриту Серафиму (Томину), который в 1970-е годы собрал на Святой Горе рассказы тех, кто еще помнил старца Силуана. Его воспоминания говорят сами за себя. Мы приведем их в сокращении. Слова, междометия, восклицательные знаки в квадратных скобках – наши.«Череп старца Силуана, как и все черепа, лежал в усыпальнице, и никто не обращал на него внимания… [Между тем] книга о старце Силуане о. Софрония за рубежом быстро распространилась. На Афон стали чаще приезжать зарубежные паломники. Приезжают и ищут: “Где глава старца Силуана?”… Никто не спрашивал: “Где глава Пантелеимона и мощи его?”, а все приезжие, прочитав книгу о старце, спрашивали о его главе.

В это время в монастыре… был игумен Иустин из старых дореволюционных монахов, строжайший, как и все, подвижник афонский. Когда он услышал о таком почитании старца Силуана среди паломников, приказал уничтожить эту голову, чтобы не было предпочтения [!]. Два монаха взяли голову старца Силуана и повезли, но не утопили, как благословил игумен, а спрятали в сундучке у себя в келье. Игумен Иустин успокоился – главы нет… Но эти монахи тайком кое-кому давали поцеловать главу и опять прятали в сундучке.

Игумен Иустин умирает, ставят игуменом о. Илиана, старейшего монаха, дореволюционного пострижения, прожившего на Афоне лет шестьдесят, высокой духовной жизни старца [sic!]. Он был любвеобильный, очень простой.

При нем глава старца Силуана опять вышла наружу.

Когда он узнал об этом, приказал немедленно вырыть глубокую яму и закопать главу, заровнять место, чтобы никто ее не нашел. Монахи, которых игумен послал закапывать главу, опять спрятали ее. И прятали много лет, пока управлял монастырем Илиан… Умирает старец Илиан, игуменом становится о. Гавриил (Легач), проживший на Афоне лет шестьдесят, закарпатец. Опять обнаружили главу старца Силуана. Тогда игумен начал ожесточенно преследовать тех, кто ее укрывал. И от него главу спрятали в Покровском соборе, в левом приделе… Там имеется жертвенник, и вот его забили старыми ризами, рухлядью и в них укрыли главу.

Игумен Гавриил был высокой жизни старец [!!!], раб Божий, сам дворы подметал, по крышам лазил, аскет, занимался Иисусовой молитвой… Владыка Никодим упросил его уйти на покой. Игуменом стал о. Авель (Македонов)… Он сам прятал главу и от игумена Гавриила, давал приезжим целовать ее.

И когда мы девять человек приехали в 1976 году на Афон, он нас встретил… и показал хранимую святыню.

Я вынул заплесневевшую главу, промыл ее… и просушил. Будучи ризничим, я нашел в ризнице… восьмигранный, кипарисовый, необыкновенной красоты [ковчег]… постелил воздух, положил на него главу, покрыл ее покровцом… Ковчег с главой старца Силуана стоял [отдельно от мощей канонизированных святых] один в паракосе, перед ним теплилась лампада.

Игумен Гавриил, когда пришел на молитву в паракос и увидел этот ковчег… с большой скорбью заговорил, даже затрясся: “Что это такое? Нарушаете афонский устав”, – но ничего больше не мог сделать, так как был уже на покое.

…Почитанием ее [главы старца Силуана мы] выражали нашу любовь к неканонизированному великому старцу…

В то время, когда греческие богословы… съехались, чтобы решить вопрос о канонизации, на Афон приехал архиепископ Василий Брюссельский… Он начал доказывать [недопустимость канонизации] так: “Ежели канонизировать старца Силуана, то всех современных старцу Силуану монахов тоже надо канонизировать… Вот старец игумен Нифонт – его череп источает миро, и в паракосе лежит еще много мироточивых глав старцев. Или архимандрит Кириак, монах очень строгой уставной жизни, имел дар прозорливости”. Архиепископ Василий не умалял достоинств старца Силуана, почитал, уважал его. “Я, – говорил владыка Василий, – сам считаю его святым, но оскорблять остальных нельзя [!], все были высокой духовной жизни, даже выше его”… “Пока я жив, – говорил владыка Василий, – не допущу!”

И действительно, только после кончины архиепископа Василия старца Силуана причислили к лику святых»[8].

Такова поразительная история «гонений» святых – на святого. Тут, действительно, не знаешь, плакать или смеяться, читая очередное: «старец N. был высокой духовной жизни, любвеобильный – начал преследовать главу старца Силуана…» Но ведь не может же быть, что все эти праведные люди оказались совсем не чуткими к святости своего собрата! В чем же дело? Автор воспоминаний схиархимандрит Серафим объясняет причину по-святогорски:

«По смерти подвижника в России идет народное прославление, получают исцеление от мощей, от могилы его. На Афоне этого нет. Там никто не ищет славы, святости и свою святость как бы укрывают юродством и… суровостью. Поэтому прославление старца Силуана, поклонение ему было невероятным для Афона событием… На Афоне своеобразный устав. Там святого так прочистят, что он забудет, что он святой»[9].

Смех смехом, но духовную точность этого высказывания подтвердил однажды… сам святой Силуан. Свидетельство об этом дошло до нас от другого знаменитого и также недавно прославленного афонита – преподобного Паисия Святогорца. В заключение воспоминаний о своем старце – русском подвижнике иеромонахе Тихоне (Голенкове), отец Паисий говорит:

«Только Бог знает духовную меру святых. Даже сами святые ее не знали, так как измеряли только свои грехи, а не свою духовную меру. Имея в виду это правило святых, которые не любили человеческих похвал, я постарался ограничиться в описании лишь необходимым.

Верю, что рад будет и отец Тихон и не станет жаловаться, как жаловался ему его друг старец Силуан, когда отец Софроний в первый раз опубликовал его жизнеописание. Тогда старец Силуан явился отцу Тихону и сказал: “Этот благословенный отец Софроний написал множество похвал в мой адрес. Я бы этого не хотел”»[10].

Как многие афонские и вообще истинные подвижники, преподобный Силуан не хотел славы и известности – даже после смерти. Так же, как при жизни он не хотел дара прозорливости, не хотел дара чудотворений, тем более не хотел продвижения по иерархической лестнице, а хотел только одного – научиться смирению Христову и плакать за весь мир как за самого себя. У него получилось.

Но Господь иногда выполняет желания святых, а иногда нет. То, какую огромную роль сыграла книга о Старце в жизни многих людей на Западе и Востоке, показывает, что воля Божия на ее появление – была. А следовательно, была она и на всемирную известность Преподобного: светильник не ставят под спудом. Очевидно, есть в опыте преподобного Силуана нечто такое, что делает его исключительно важным для людей нашего времени.

Но об этом уже написали отец Софроний и многие другие – те, кто подвигом жизни и широтой сердца получили на то моральное и духовное право.

А нам остается верить, что Преподобный не слишком сердится на тех, кто берется писать о нем, такого права не заработав. Надеемся, что «оттуда» он лишь снисходительно и с легким юмором наблюдает за попытками в очередной раз «прославить» его. Так же, как, вне всякого сомнения, он уже больше не «досадует» на своего верного ученика – старца Софрония, а вместе с ним ликует от света Лица Того, по Кому всю жизнь ненасытно тосковал.

Георгий Великанов

 

24 сентября 2015 г.

Просмотры (65)

Читать далее

Новые кадры преподобного Гавриила (Ургебадзе) 1989 год (видео)

Размещено Ноя 25, 2019 в Видео | 0 комментариев

Радуйтесь! Появились новые кадры нашего любимого старца Гавриила! Здесь виден его характер! Его любовь к нашему Патриарху ! Как он упал у ног СВЯТЕЙШЕГО и взял благословение! СЛАВА ТЕБЕ, ГОСПОДИ!

Просмотры (46)

Читать далее

Старцы Афона: Иосиф Исихаст, Даниил Кутанакский, Иосиф Ватапедский, Ефрем Аризонский и Софроний Сахаров

Размещено Ноя 25, 2019 в Статьи | 0 комментариев

 

 

Просмотры (84)

Читать далее

Игумен Иероним Симонопетрский

Размещено Ноя 25, 2019 в Статьи | 0 комментариев

Игумен Иероним Симонопетрский

Игумен Иероним Симонопетрский

игумен Иероним Симонопетрский (1871–1957)

Старец Иероним, выходец из колыбели святых Малой Азии, был человеком, сочетавшем в себе многие и редкие добродетели, а также уникальные способности и дарования. Томимый жаждой духовного поиска и погрязший в грехах мир обрел в нем своего отца. Того, кто мог выслушать и понять мир, заключить его в свои объятия, указать путь и предложить выход, воодушевить и дать надежду, свет, любовь и благодать Божию. Нашел того, кто свидетельствовал своим мудрым словом, своими благими делами, своим дивным тайным внутренним миром.

Среди наиболее значительного, крупного и важного, принесенного монастырем Симона Петра современной истории, выделяется смиренная фигура отца Иеронима, игуменствовавшего в нем около десяти лет. Выходец из колыбели святых Малой Азии, он возрос в вертограде Пресвятой Богородицы и святости, принеся цвет добродетели и плод священства Вознесенскому подворью.

Под Святым Престолом часовни святой Марии Магдалины Симонопетрского монастыря в небольшом ковчежце хранятся как драгоценное сокровище и неповторимый залог, как воспоминание о земном пребывании и напоминание о небесном пути святые мощи благочестивого игумена.

За алтарем Вознесенского храма в пустой гробнице лежит горстка земли, упокоившей почти невесомое от аскетической жизни тело и впитавшей в себя последние скудные жизненные соки исполненного духом человека – его святого эконома. Народ, толпами стекающийся и по сей день поклониться просто пустому месту и приносящий свои слезы и молитвы пусть невесомой, зато глубокой памяти о нем, – это лучшее доказательство исходящей отсюда благодати и святости. Пустая гробница исполнена благодати. Отсутствующий присутствует здесь. Память его не исчезает в прошлом, но живорождает настоящее и оживляет будущее.

Отец Иероним, в миру Иоанн Диякогиоргис, родился в 1871 г. в малоазийском селе Рейз-Дере. 28 октября 1888 г. прибыл в афонский монастырь Симона Петра, где 21 марта 1893 г. в Вербное воскресенье принял монашеский постриг. В феврале 1914 г. становится проистаменом, 11 апреля 1920 г. рукополагается в диаконы, 12 апреля того же года в пресвитеры, а 20 апреля 1920 г. в Неделю жен-мироносиц восходит на игуменский престол. 15 июня 1931 г. был отправлен в изгнание в монастырь Кутлумуш, а через три месяца в Афины в Вознесенское подворье. В 1937 г. ему было предложено вернуться на игуменский престол монастыря, но святой по смирению отказался от этого и через двадцать лет 7 января 1957 г. (в Рождественский Сочельник по старому календарю) испустил последний свой вздох в сем мире. Прожил 17 лет у себя на родине в Малой Азии, 43 года в своем монастыре – Симонопетре, и еще 26 лет в его лампаде – Вознесенском подворье.

Это лишь краткие хронологические рамки временного пути вечного человека. Это тот временной каркас, на котором строилась многогранность простой жизни отца Иеронима и нашла свое выражение мистическая красота его лика. И вместе со всем этим его тщедушное тело, отягощенное всевозможными недугами и болезнями, значительные и незначительные подробности событий его жизни слагаются в его видимый облик и, несмотря на его простоту и смиренность, предваряют нечто великое, нечто неповторимое, нечто святое. Отец Иероним – это не просто афонский проигумен, бывший также и экономом – домостроителем Вознесенского подворья. Это святой, который и сегодня домостроительствует в Симонопетрском монастыре и Вознесенском подворье и вечно украшает нашу Церковь.

Жизненный путь

Отец Иероним происходил из Малой Азии. Он вырос в атмосфере глубокой веры и благочестия его родителей, жизни Церкви, святых, живых явлений и чудес Божиих, но одновременно и среди бедности, болезней и невзгод. Встречи с современными ему святыми – в возрасте лишь двенадцати лет едет на остров Хиос получить благословение и прикоснуться к провидческому дару святого Парфения Хиосского (1815 – 1883), знакомство и живое общение с великими святыми нашей Церкви, паломничества, сорокоусты, говения и богослужебные тексты – с шести лет он знал наизусть Великий Акафист, соприкосновение с чудесами и вмешательствами Божиими – он сам в малолетнем возрасте получил чудесное исцеление от тяжелых недугов и болезней, естественная тяга ко всему священному, церковному, монашескому, особенности его характера и природные дарования – был он серьезным, немногоречивым, глубоким и одаренным, молитвы его выдающихся родителей и, прежде всего, благодать Божия, – вот что стало прочным фундаментом и основой его дальнейшего святого монашеского пути.

Уже в пятнадцатилетнем возрасте, полностью осознав свое монашеское призвание, он совершает решительный шаг на пути добровольного ухода и отказа от мира. Оставив свою благословенную родину и семью, он вступает в монашескую общину. Покинув малоазийский полуостров Эритрею, он пересекает Эритрейское (Чермное) море бренности сего мира, «выменяв Царство Небесное на земное», и пребывает на Афонский полуостров, врезающийся как в море, так и в небеса, желая, прежде всего, вкусить благодати Божией, а не найти применение своим многочисленным дарованиям.

Он обрел приют в монастыре его соотечественников из малоазийского городка Алачати – в монастыре Симона Петра – самой необычной и смелой постройке Святой Горы, которая, кажется, уцепилась за скалы, пытаясь взобраться на небеса.

В Симонопетре святой проживет в совокупности 43 года, пройдя все послушания от кладовщика и гостиничного до игумена и взрастив в себе в высшей степени все добродетели, начиная с терпения, смирения и послушания, незаметности и молчания, до неустанной аскезы и воздержания, непрестанной молитвы, незлобливости, непротивления хуле, милосердия и нестяжательства.

Он обладал непревзойденной старательностью и рвением. Любую свободную минуту он посвящал чтению и духовным занятиям в монастырской библиотеке. Почти с самого начала на него возлагались ответственные и сложные поручения в подворьях. Без малейших колебаний, показывая пример послушания, откликался он на просьбы начальствующих над ним, отправлялся на длительные послушания вне монастырских стен, занимаясь экономическими и административными вопросами, ни на миг при этом не теряя ни осознания своего монастырского призвания, ни потребности во внутреннем общении с Богом.

Как пишет сам святой в своем памятном послании 1911 г. из Вознесенского подворья тогдашнему игумену Иоанникию: «Избегаю я или желаю нашего постоянного пребывания в монастыре, известно Богу, знающему все мысли, и потому многословие здесь излишне. Мне достает, старче, и нестрогого выполнения моих прочих обязанностей, бремя которых я ощущаю на себе. Если добавить к сему и мою телесную разлуку с «гнездом» – ибо духовная разлука не была бы для меня столь легкой – то гнет стал бы чрезмерным, если бы не совершалось все это во благо и во имя процветания имущества нашего монастыря, по отеческому желанию и велению вашему» (22.9.1911).

Такое внимательное отношение к своей жизни, а также уважение, благородство и полное послушание монастырю и начальствующим были присущи ему до глубокой старости. Его крупные достижения в монастыре, успешное выполнение возложенных на него послушаний и, прежде всего, скромность, кротость, и в целом, его нравственный облик, с одной стороны, принесли ему всеобщую любовь и уважение, а с другой, как это часто случается в таких случаях, – вызвали зависть и злопыхательство со стороны. Его же ответом всегда было молчание и незлобливость.

Неиссякаемым источником сил для него была связь руководимой им общины со святыми нашей Церкви. Любовь старца Иеронима к святому Димитрию и святому Иоанну Богослову восходит корнями к детскому возрасту, когда благодаря непосредственному общению с ними он удостоился чудесного исцеления при помощи обоих святых. Святой Димитрий исцелил его еще в детском возрасте от мучительных опухолей на ногах, а святой Иоанн в начале монашеской жизни в 1897 г. от грыжи. Прежде всего, святые подарили ему, однако, не исцеление, но уверенность в их присутствии. Именно на основе этого чувства взросло его непрекращающееся общение с ними, которое давало ему силы в ежедневных монастырских заботах не потерять связи с вышним миром.

Его любовь к святым была столь сильна, что Господь удостоил его встретиться, как мы уже указывали выше, с великим аскетом преподобным Парфением Хиосским незадолго до преставления последнего, его связывала личная дружба со святым Нектарием, святым Саввой Новым Калимносским и святым Николаем Планасом.

Ревностная любовь к святости нашла в нем свое поэтическое выражение, благодаря дарованному ему Богом таланту петь и слагать церковные песнопения. Сразу же после пострижения в монахи в 1893 г. он пишет «восемь канонов на восемь гласов преподобному и богоносному отцу нашему Симону Мироточивому» взамен сгоревших во время пожара 1891 г. В 1896 г. он составляет каноны святым покровителям монастыря Симону Мироточивому и Марии Магдалине, которые опубликует позднее в 1924 г. вместе с песенными последованиями им и восемью канонами преподобному Симеону.

В 1902 г. Иероним пишет и кладет на музыку службу преподобному Ефрему Сирину, а также дополняет различные неполные службы, в числе которых и службы святым Неофиту и Иоанникию, имена которых носили его старцы, святому Иерониму и святой Марии Магдалине.

Иероним продолжил славословить и воспевать Имя Господне и в изгнании, написав канон молебный Антонию Великому, акафисты святому Мине, Виктору и Викентию, патриарху Константинопольскому Павлу, Сергию и Вакху, дополнения к службам других святых, чьи честные мощи хранятся в Симонопетре, стихи просительные и молитвенные Господу, Богородице и различным святым, а также непрерывно и сердечно участвуя в ежедневном богослужении и вознося Господу непрестанную молитву.

Естественно, что Иероним, совместивший в себе многочисленные и редкие добродетели с уникальными способностями и дарованиями, выделялся среди братии. Еще при жизни его слава воссияла на всю Святую Гору, а затем и на всю Грецию, а его признание было практически всеобщим. И потому, когда старец Иеронима Иоанникий, бывший до него игуменом монастыря Симона Петра, после тяжелой болезни оставил сей мир, отцы монастыря пришли к единодушному решению удовлетворить последнее желание блаженной памяти старца и, повинуясь мудрому указанию ученого монаха Даниила Катунакского и согласному чувству всех святогорских отцов, избрать его преемником отца Иеронима.

Стоит подчеркнуть, что в своей жизни отец Иероним никогда не просил и уж тем более не добивался чего-либо. Он всегда терпеливо ждал и добровольно отказывался от любых почестей и отличий. Именно потому он, прирожденный иеромонах и духовник, до самого момента своего избрания на пост игумена в 1920 г. в возрасте 49 лет оставался простым монахом. Несмотря на то, что его просили принять рукоположение, он сам колебался и не давал согласия. Так продолжалось до того момента, когда он уже не мог не быть рукоположен. 11 апреля 1920 г. святой был рукоположен в диаконы, на следующий день в пресвитеры, а затем посвящен в сан архимандрита и духовника митрополитом Кассандрийским Иринеем.

Через несколько месяцев после своего избрания Иероним покидает монастырь и посещает Афины, где впервые служит в качестве игумена в своем любимом подворье – Вознесенском. За месяц до успения горячо любимого им святого Нектария, епископа Пентапольского, с которым их связывали узы дружбы с 1898 г., Иероним удостоился посетить его в больнице в день его ангела 11 октября 1920 г.

Таким образом, по благословлению святого, молитвами Святой общины и всего афонского мира, находясь под спасительным покровом своего небесного покровителя святого Иеронима и покровителей монастыря, святой Марии Магдалины и святого Симона Мироточивого, – в возрасте примерно 50 лет он возлагает на себя бремя игуменства и крест священства. Но и теперь, внезапно получив высокий сан и удостоившись особых почестей, он совсем не меняет свой образ жизни. Он продолжает быть все таким же простым, смиренным, приветливым, аскетичным, деликатным, незаметным и уступчивым, как и раньше. Период его игуменства отличался плодотворной духовной жизнью, скромностью, гостеприимством и милосердием, трудолюбием, тщанием и верой в промысел Божий.

Изгнание

В 1924 г. в Греции проходит календарная реформа, и на праздник Благовещения Иероним впервые служит в Вознесенском подворье по новому календарю. Это вызвало бурный протест в монастыре, и группа монахов добилась запрещения старцу по приезду в монастырь входить в храм в течение шести месяцев. Он же спокойно выносит все, не меняя своих убеждений, и считая, что вся эта история искусственно раздута теми, «кто был ввержен в ложное самомнение и кто настаивает упрямо и без разбора на том, что не должно, и почитает, что имеет право судить и осуждать…».

С одной стороны, календарный вопрос, преувеличенный из-за неразборчивого рвения определенных кругов, с другой – чересчур сильный местный патриотизм, из-за которого в монастырь принимали лишь монахов из Малой Азии, а также нестяжательство и милосердие старца и, главным образом, недоступная пониманию других отцов его духовная жизнь, сделали старца изгоем в своей обители, тем, на кого «тяжело <…> и смотреть» (Прем.2 15). В результате после одиннадцатилетнего игуменского служения он был несправедливо обвинен братией его же монастыря в денежных махинациях и решением Священного Кинота в конце июня 1931 года сослан в монастырь Кутлумуш.

Старец же, по примеру Господа нашего, «как овца, веден был на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих». Воистину же «род Его кто изъяснит?» (Ис.53 7–8). Отцы монастыря Кутлумуш относились к нему с бесконечной любовью, почитая его как святого. Он же говорил им, что страдает за грехи свои.

Священный Кинот опосредованно признает его невиновность, прервав изгнание по истечении четырех месяцев и направив его в Вознесенское подворье, «дабы как опытный духовник и своим добрым примером вывел он многие души к спасению во Христе». Несправедливое наказание способствовало его прославлению в Боге, проявлению и достойному употреблению его талантов, раскрытию его добродетелей и лежащей на нем милости. Здесь происходит его второй великий отказ от мира. Старец прожил в «Вознесенье» целых 26 лет, с 60 до 86-летнего возраста: святогорский монах вдали от Святой Горы, которому не суждено было больше вернуться туда никогда. Превратив место своего изгнания в место святого служения, он сделал Вознесенский холм подлинной Святой Горой, став и сам горой святой, к которой прибегают верующие.

Когда в 1937 г. при посредничестве его брата по плоти монаха Максима Симонопетрского братия просит его, восстановленного во всех правах и полностью оправданного, вернуться в монастырь в качестве игумена, он вежливо отказывается от этой чести, посылая в ответ исполненную смирения телеграмму: «Добросовестно оценив необходимые удвоенные силы, считаю себя непригодным. Не выказываю непослушания. Не могу принять предложение, так как не могу возложить на себя ответственность. Напишу. Иероним». За телеграммой последовало пространное письмо, замечательное свидетельство смиренности и нравственного облика его отправителя, в котором в числе прочего написано следующее:

«Настоящий мой ответ посылаю не в уверенности и охваченный первым порывом, но после длительных раздумий и погружения в себя, подробно и тщательно рассмотрев и нынешние мои обязанности и обязательства, и все бремя ответственности, которое я возложил бы на себя, приняв братское предложение и рекомендацию вашу, и весь объем и вес, которой я не чувствую себя способным нести на вдвойне слабых плечах моих, и потому, возложив его на себя, я впаду в большое горе и буду осмеян. Сие же неблагоразумно, насколько я вижу и осознаю. Я не только не принесу никакой пользы нашей святой обители, но напротив, причиню ей великий вред, будучи не в состоянии справляться со своими задачами и обязанностями, коих требует от меня данное положение и сие великое послушание и которые предусмотрены от возлагающих на себя сию должность. Я сознаю то, что говорю. Повторяю и считаю, что не являюсь подходящим для этого места лицом, и не беру на себя сии обязательства, ибо не обладаю силами нести бремя этого высокого места, и прошу не считать мой отказ непослушанием, ибо и сам я считаю непослушание недостойным и предосудительным. Вы отзываете меня с сего послушания и призываете к себе. Однако, даже прибыв в монастырь, я не смогу возложить на себя игуменство по вышеуказанным причинам. Из досточтимого послания вашего можно прийти к выводу, что вы считаете, что моя служба здесь не отвечает интересам монастыря и не одобряется им. На это хочу смиренно ответить вам без всякой похвальбы. Я пребываю в полной уверенности, что тружусь только лишь во имя послушания и на пользу монастырю, служа ему, по благодати Божией способствуя по мере сил моих ускорить дело духовной пользы и спасения приходящих ко мне братьев христиан. Совершенно очевидно, что сие есть немалая польза и благо для монастыря – спасение стольких душ, по словам Господним. И потому миссия моя здесь именно такова и никакая другая. А по поводу всего прочего, о чем вы сообщали мне в письме, то есть о том, чтобы воздать мне по справедливости, я горячо вас благодарю. Но я есть ничтожнейший по справедливости среди всей братии, и потому, если вы любите меня, как явствует из вашего письма, не налагайте на меня, но освободите меня от бремени, которое у меня нет сил нести…».

Ангел на земле

Томимый жаждой духовного поиска и погрязший в грехах мир обрел в нем своего отца. Того, кто мог выслушать и понять мир, заключить его в свои объятия, указать путь и предложить выход, воодушевить и дать надежду, свет, любовь и благодать Божию. Нашел того, кто свидетельствовал своим мудрым словом, своими благими делами, своим дивным тайным внутренним миром.

Он давал миру пример, утешение и образ монашеской жизни. О его милосердии слагали легенды. Любому просящему у него он давал без разбора. Просто открывал ящик и отдавал все, что там находил. Никогда никто из подходивших к нему не уходил с пустыми руками. Сам же он был чрезмерно воздержан в пище, был строгим постником, образцом неприхотливости и умеренности. «Бедняк от бедных родителей» – так ему нравилось говорить о себе. После его преставления в ящике у него нашли лишь 7 драхм!

Не отступая ни на шаг, и в Афинах следовал он аскетическому правилу, по которому десятилетия подвизался он на Афоне, со всеми его крайностями и строгостями. Никогда не спал в кровати, даже в самые холодные дни не зажигал камина, проводил каждую ночь в бдениях в храме или в келье, на Божественной литургии до глубокой старости старался не садиться, и, несмотря на все бремя своих обязанностей, участвовал во всех службах, с самого начала либо служа, либо пономарствуя, либо проповедуя.

Даже летом в Афинах, в подчас невыносимый зной, редко выходил из своей кельи. Здесь было его место. Здесь возносил он сокровища своих молитв, сюда возлагал драгоценные камни своих мудрых слов, здесь нашла себе выход любовь, жившая в его сердце. Его часто просили выйти хоть ненадолго во двор освежиться. Он же с пресекающей любые попытки возражения уверенностью отрезал любой путь к отступлению, резко отвечая: «Свежесть для монаха – это его келья».

А рядом со всем этим расцвели и глубинные добродетели мистической внутренней жизни, превратившие ее в таинство: молчание в ответ на обвинение, терпение в гонениях и в несправедливых наветах, неприхотливость в лишениях, неослабевающее внимание, отсутствие страха, непрерывная молитва, постоянное смирение. Зло, волнение, страх, гнев и месть были для него неизвестными словами.

Все эти силы старец черпал, с подлинным духовным наслаждением воплощая в своей жизни аскетические монашеские традиции. Даже после неправедных гонений со стороны братии и монахов его любовь к ним и монашеству осталась непоколебимой и неизменной.

Мать старца преставилась под именем монахини Мелании. Брат вошел в Симонопетрскую общину под именем Максим, приняли монашеский постриг и три сестры: Магдалина, Мелания и Кассиания. Однако не только его семья по плоти надела монашескую рясу, но и новая его духовная семья охватывала всю монашескую схиму. Многих постриг старец в монахи, сначала во время первого своего пребывания на Вознесенском подворье (1908 – 1920), затем будучи игуменом (1920 – 1931), а впоследствии и экономом (1931–1957). Все эти годы ему удалось пробудить, развить и воплотить во многих людях призвание к монашеской жизни. Недаром, по некоторым свидетельствам, он лично постриг в монахини около трехсот благочестивых жен, за что и был поруган, неоднократно оклеветан и изгнан. Среди людей, при его содействии избравших уединенную жизнь и надевших монашескую рясу, была семейная пара Мораитидисов.

Иеромонах Иероним не был только старцем, он был и отцом. Его любовь к монашеству ни в коей мере не мешала ему видеть проблемы мирской повседневной жизни. Рядом с ним находили себе прибежище большие и малые, неверующие и благочестивые, образованные и неграмотные, важные и незначительные, люди, наделенные природными добродетелями, и люди, запутавшиеся в своих мыслях и страстях. И в каждом человеке он видел запятнанный образ Божий, который он, подобно хорошему реставратору, должен был очистить. Сделать образом, показывающим Бога и смотрящим на Бога. В этом и видел он свою миссию.

Посреди Афин он не только сохранил в себе идеал монашеской жизни, но и вдохнул монашескую любовь в других в одну из сложнейших эпох. И одновременно он принял в свою душу все человеческие страдания и нужды. Ему удалось совместить покой с деятельностью, монашество со служением ближнему, собственную борьбу со спасением братьев своих. И потому для его времени его можно считать духовником Афин.

Исповедуя, старец не указывал, но открывал. Он не прибегал к логическим доводам, но умиротворял и «сообщал» любовь. Его уверенность и мир становились и твоими уверенностью и умиротворением. Любовь его была доброй и человечной, но не была от мира сего. Его собеседник чувствовал, как действенна его молитва. Молитва становилась не просто последовательностью слов и даже не только человеческой просьбой, сколько постоянно подтверждаемым ответом Божиим в твоей жизни. Он не просто отпускал тебе твои грехи, но и возлагал их на себя. Его слово было скорее не его наставлением и советом тебе, но пробуждением твоих потребностей, открытием твоего дыхания. Немногими словами, ничтожным вмешательством он пробуждал в человеке неведомые ему самому силы и раскрывал неизвестное будущее в жизни своих духовных чад. Он не только показывал им путь, но указывал им и на свое состояние. Он был не хорошим наставником, но подлинным спутником.

Запечатлевшийся в нашей памяти образ старца замечательно описан его ученым биографом святогорцем старцем Моисеем:

«Внешность у старца была самая простая. Низкий ростом. Несмотря на свое достаточно упитанное телосложение, он казался совсем невесомым. Обладал пронизывающим взглядом. Его лицо обычно было светлым, но строгим, серьезным, но добрым. Никогда не снимал он свою монашескую скуфью. Легкие морщины придавали его лицу естественный вид. Впалые глаза обычно смотрели вниз и редко озарялись светом. Ему трудно было прямо посмотреть в глаза другому. Обычно старец носил простые очки. Взгляд выражал тепло и снисхождение и следил за тобой, исполненный любви. Особенно прекрасна была его улыбка. Борода седая, слегка разделенная посередине. Обычно старец был бледен и казался простым иеромонахом в чистой одежде и обуви. Обладал особым и ярким отеческим даром, простодушием, спокойствием, проницательностью и добротой. Черты его лица в целом, обрамленные белизной растрепанных волос, простота в одежде и в словах, благодать его помыслов, изливаемых в горячих словах, становилась книгой помощи для нуждающихся. «Одежда и осклабление зубов и походка человека показывают свойство его». Видя его, живущего в непрестанной и непоколебимой кротости и покое, этого человека Божьего, простого старца, ты восклицаешь от всей души: «Благо следовать Господу…». (Моисей монах. «Иероним Симонопетрский – Вознесенский старец». Монастырь Симона Петра, 1982. С. 226 – 7).

Отец Иероним жил как ангел на земле, как небесный человек.

Просмотры (37)

Читать далее

Агни Парфене. Хор EnChristos (видео)

Размещено Ноя 25, 2019 в Видео | 0 комментариев

Агни Парфене. Хор EnChristos храма Богородицы, г. Сидней (Австралия) Выступление в королевстве Бахрейн

Просмотры (110)

Читать далее

Приглашаем в паломническую поездку 21 ноября 2019 года

Размещено Ноя 4, 2019 в Объявления | 0 комментариев

Дорогие братья и сестры!

Приглашаем в паломническую поездку в Михайло-Афонскую Пустынь 21 ноября 2019 года

 

Просмотры (47)

Читать далее
Перейти к верхней панели