Молитва Преподобного Ефрема Сирина в стихах Пушкина

Прошения «отрицательные»

На протяжении всего Великого поста повторяется несколько раз в день — и в церкви, и в домашнем молении православных христиан — короткая великопостная молитва, составленная, по преданию, святым Ефремом Сирином — монахом, который жил в IV веке и оставил нам много молитв, песнопений, а также наставлений о духовной жизни. А поскольку эта короткая молитва выражает весь смысл Великого поста и всего, к чему он призывает, на что хочет обратить наше духовное внимание, то в эти великопостные дни мы и займемся кратким ее разбором. Прежде всего я прочту эту молитву святого Ефрема Сирина целиком, в ее церковно-славянском звучании, так как само звучание это, сам высокий религиозный язык, от которого так далеко ушли мы в нашей повседневной речи, уже несет в себе духовный вздох, с которого и начинается, к которому и призывает каждого из нас Великий пост. «Господи и Владыко живота моего! Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему. Ей, Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки. Аминь». Как видим, молитва святого Ефрема Сирина распадается на два ряда прошений: на прошения, так сказать, «отрицательные», в которых мы просим Бога «не дать нам» — т.е. освободить нас от того или иного недостатка и греха, и прошения «положительные», в которых мы просим Его дать нам те или иные духовные дары. Вдумаемся, вслушаемся в каждое из них. Первое прошение: «Не дай мне духа праздности». Возможно, кто-нибудь спросит: «Почему в первую очередь просим мы освободить нас от праздности? Разве это такой уж большой грех в сравнении с ненавистью, убийством, воровством и тому подобным — всем тем, что обычно отождествляется с грехом и преступлением?». На это недоумение я отвечу так. Молитва начинает с праздности потому, что вся она говорит не об отдельных проступках, не о том, что мы делаем или чего не делаем, а о различных состояниях нашей души и нашего сознания — состояниях, из которых и вытекают всегда наши поступки. А среди этих греховных и отрицательных состояний, по свидетельству всех, пытавшихся жить на глубине, жить духовной жизнью, именно праздность занимает первое место. Слово «праздность», в переводе с церковнославянского означающее «пустота», указывает в молитве на опустошенность, странную и одновременно страшную леность, пассивность души, которые не дают нам сделать даже самое малое усилие и постоянно нашептывают нам: «Зачем?»,— отравляют сознание цинизмом, развенчивают всякий порыв, всякое желание перемены. Именно праздность — причина того унылого бессилия, в котором мы обычно живем и которое обрекает нас на духовное бездействие. И потому, пока не преодолеем мы, с Божией помощью, эту праздность, эту пустоту, не только невозможно будет любое усилие, но, что еще страшнее, все скверное и темное сохранит свободный доступ к нашей душе. И прежде всего — уныние, о котором второе прошение молитвы. Итак, второе прошение: «Не дай мне дух уныния». Если праздность — это отсутствие света и самого желания света в душе, то уныние — это присутствие в ней тьмы, пронизанность ее страшной ложью на Бога, миp и жизнь. В Евангелии диавол назван «лжецом и отцом лжи» (см.: Ин. 8, 44), и потому уныние — поистине диавольское наваждение. В этом состоянии человек во всем и во всех видит только низменное и злое. Оно приводит к полной неспособности распознавать добро, свет, красоту. Вот почему все учители духовной жизни именно в унынии видят начало духовной смерти и разложения. Третье прошение: «Не дай мне духа любоначалия». За унынием следует любоначалие, т.е. жажда власти и господства над другими. Как ни странно на первый взгляд, но жажда эта рождается именно из праздности и уныния. Почему? Да потому, что в праздности и унынии человек порывает связь с другими людьми, и можно сказать даже — с самой жизнью. Уныние, неспособность ни в ком видеть добро приводит к страшному внутреннему одиночеству, а затем к такому состоянию, когда все вокруг превращается в средство исполнения моих желаний. Любоначалие, страсть к власти — это стремление унизить другого, сделать его вполне от меня зависимым, отрицание его свободы, возможности встретиться с ним в любви и, стало быть, в конце концов — отрицание этого другого и даже духовное его убийство. Нет в мире ничего страшнее голой власти — власти ради нее самой, которая в пределе ведет к уничтожению и смерти. И, наконец, четвертое, последнее прошение: «Не дай мне духа празднословия», т.е. пустословия. Христианство утверждает божественную природу слова — высшего из всех даров Божиих человеку. Однако именно потому, что слово — от Бога, оно начинено творческой энергией, способностью подчинять, а потому слово падшее, т.е. оторвавшееся от Бога и истины, становится носителем зла, проводником лжи, ненависти и нечистоты в мире. В Евангелии сказано: «За каждое праздное слово даст человек ответ в день суда» (ср.: Мф. 12, 36). Ибо праздное, пустое слово несет неправду, соблазн, разложение, ненависть. Сколько людей погибло из-за праздных слов! Какою кровью, каким ужасом напитано слово в нашем мире, какую страшную власть имеет оно над людьми! Так вот, только в душе, только в молитве и подвиге каждого из нас может начаться освобождение от четырех основных духов зла в мире: духа праздности, духа уныния, духа любоначалия, духа празднословия. Наше духовное возрождение есть, прежде всего, отказ от них и молитва о помощи Божией в борьбе с ними. Только осознав это, можем мы перейти к положительным прошениям великопостной молитвы святого Ефрема Сирина. О них — в следующей беседе.

Прошения «положительные»

В прошлой беседе мы останавливались на первых, «отрицательных» прошениях молитвы святого Ефрема Сирина. Я старался показать и объяснить, почему четыре указанных в них греха — праздность, уныние, любоначалие и празднословие — составляют основу и главный источник зла в человеке, почему они в совокупности своей и есть по сути зло. Сегодня перейдем к положительным прошениям. Их тоже четыре. Мы молимся о том, чтобы Бог даровал нам дух целомудрия, дух смиренномудрия, дух терпения и дух любви. Остановимся на каждом из этих понятий, в которых христианский духовный опыт издревле видит первооснову и источник добра. Дух целомудрия. Слово «целомудрие» — одно из самых глубоких, самых прекрасных в нашем языке — понемногу замутилось или, во всяком случае, сузилось в сравнении с первоначальным его значением. Для громадного большинства оно стало означать почти исключительно половую чистоту, в противоположность половой распущенности, разврату. Но изначальный смысл слова «целомудрие» неизмеримо шире и глубже. Ключ к нему лежит в двух понятиях — «целостность» и «мудрость», сведенных воедино. Можно сказать без всякого преувеличения, что «целомудрие» — одно из самых христианских слов, ибо в нем выражено нечто самое главное и существенное для христианина — знание и опыт добра, праведной и подлинной жизни именно как целостности и потому как мудрости. Целостность — это то, что противостоит злу, которое всегда есть распад, разделение, разложение изначальной целостности и потому — уход от мудрости. Вот почему дух целомудрия есть та целостность, вне которой невозможно все остальное. Это возврат к жизни как целостности, это радость вновь обретенной целостности, т.е. мира и гармонии сердца и ума, души и тела, это радость мудрости, радость цело-мудрия. За целомудрием следует смиренномудрие. И опять заметим: не просто смирение, но смиренномудрие, ибо и слово «смирение» можно понимать по-разному. Оно может носить уничижительный оттенок, выражать мое презрение к самому себе как человеку, а следовательно — и к человеку вообще: я, дескать, маленький, гаденький, слабенький… Нет, такое самоунижение не имеет ничего общего с христианским смирением. Христианское смирение укоренено в сознании и ощущении бесконечной глубины жизни, это смирение — от внутреннего трепета, от мудрости, от постижения, это смирение — подлинно от Бога. Падший человек испытывает постоянную потребность в самопревозношении и самоутверждении, скрывающих, подобно дымовой завесе, его недостатки от других, да и от него самого. Подлинному добру, подлинной мудрости, подлинной жизни гордыня не нужна, так как им нечего скрывать, и оттого они смиренны. Христос, Сын Божий, говорит: Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем (Мф. 11, 29). И потому в смирении, так же, как в целостности, раскрывается, сияет, побеждает подлинная мудрость — смиренномудрие. За духом целомудрия — дух терпения. Почему так высоко ставит его христианство и в чем ценность, в чем добродетель терпения? Вопросы эти важны, потому что все враги христианства ставят ему в вину прежде всего проповедь терпения: «Проповедуя терпение, обещая за терпение здесь награду где-то там, вы, христиане, отвлекаете человека от борьбы за освобождение от эксплуатации, примиряете его с земной несправедливостью и злом, превращаете в покорного раба». Но в том-то и дело, что совсем не о таком терпении идет речь в великопостном прошении к Богу. Терпение здесь есть, прежде всего, проявление веры, доверия и любви. Это терпение как раз противоположно тому состоянию, когда человек махнул на все рукой и говорит себе: «Остается только терпеть». Истинное терпение являет в первую очередь Сам Бог, Который ни на кого не махнул рукой, но продолжает верить в нас, а потому и наше терпение — тоже только от веры в то, что добро сильнее зла, любовь сильнее ненависти, а жизнь сильнее смерти. И об этой божественной добродетели, об этом божественном даре терпения мы и молимся, чтобы не дрогнуть в нашем доверии, не сдаться изнутри равнодушию, презрению и отчаянию. И вот последний дар, последнее прошение — о духе любви. В сущности, вся молитва подводит нас к этому прошению и в нем как бы исполняет себя. Все то, об освобождении от чего мы просим: праздность, уныние, любоначалие и празднословие,— все это помеха любви, то, что не пускает ее в наше сердце. И все, о чем мы просим: целомудрие, смиренномудрие, терпение,— это основа, это корни, это прорастание любви. И потому, когда наконец падает нам как бы с самого неба это слово «любовь», мы знаем уже, что она не только от Бога, но и Сам Бог, Который входит в наше сердце, очищенное и украшенное целомудрием, смиренномудрием, терпением, готовое стать храмом Божией любви и ее всепобеждающей силы.

По книге: Протопресвитер Александр Шмеман. Беседы на Радио «Свобода». Т. 2. 

Москва: Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет.